Всего Ибсена собрали под одной крышей

В Авиньоне в 71-й раз проходит традиционный июльский театральный форум — всемирно известный Festival d'Avignon. Одним из главных его событий стал авиньонский дебют новой звезды европейской режиссуры австралийца Саймона Стоуна. Из Авиньона — Роман Должанский.

В Авиньоне в этом году народу еще больше, чем обычно. Может быть, так кажется потому, что два года наблюдался очевидный отток публики. Кто-то связывал это с приходом нового тогда директора, известного режиссера и драматурга Оливье Пи, которого далеко не все считали подходящей для руководства фестивалем личностью. Но вот и Оливье Пи вроде бы освоился в новой роли, и ни на один спектакль не достать билета.

Поговаривали, что Пи собирается сосредоточить фестиваль на французском театре. Слухи пока не подтверждаются: Пи делает ставку в основном на политкорректную экзотику — в фокусе нынешней программы он расположил африканское искусство. Открывали фестиваль, правда, все-таки не африканцы, а японцы — трехлетней давности успех «Махабхараты» режиссера Сатоси Мияги привел его (вместе с Центром исполнительских искусств из Сидзуоки) на главную сцену фестиваля, в парадный двор Папского дворца, где японская труппа сыграла «Антигону» Софокла.

Всемирный характер фестивального программирования должен был поддержать и спектакль новозеландского хореографа Леми Понифацио «Стоя во времени», основанный не только на фольклорных женских плачах народа маори, но и на сирийской поэзии. В общем, именно в мировом театре Оливье Пи стремится найти противовес, как он выражается, «циничному пессимизму хищников современной политики».

Что касается не поэзии деклараций, а фестивальной практики, то с этого года введено новшество, которое для завсегдатаев Festival d'Avignon представляется революционным: демократичная свободная рассадка на спектаклях отменена. Теперь у всех заранее есть места. Правда, очередей на входах в театры меньше не стало, но теперь они вызваны драконовскими мерами безопасности — по примеру аэропортов на входе отнимают даже пластиковые бутылки с водой.

На спектакле «Дом Ибсена» прославленной голландской труппы «Тонелгруп Амстердам» кто-то мрачно пошутил, что если сейчас случится теракт, то международная театральная жизнь остановится: спектакль собрал представительное сообщество из директоров важных театров и фестивалей со всего мира. Недавно перебравшийся в Европу молодой австралийский режиссер Саймон Стоун впервые представлен в авиньонской программе. Но имя это театральные менеджеры и эксперты выучили еще года два-три назад — после громкого успеха его первых спектаклей.

Как несложно догадаться по названию, амстердамский спектакль сделан на основе пьес Генрика Ибсена. Стоун пришел к выводу, что черты характеров героев норвежского классика и обстоятельства их жизни нередко повторяются, и создал как бы «всего Ибсена», новую метапьесу, в персонажах которой не нужно искать конкретного сходства с теми или иными ибсеновскими фигурами. (Собственно говоря, такие опыты можно проделать — и Стоун тут не первый — со многими классиками, создавшими «свой мир», взять хотя бы Чехова или Мольера.) Но в ней сохранена типичная модель знаменитых пьес Ибсена — семья, переживающая кризис или распад из-за внутренних конфликтов и неприятных тайн, выходящих на свет. Стоун растягивает действие на полвека — семейная сага начинается в 60-е годы прошлого столетия, а заканчивается сейчас.

Главный персонаж спектакля — собственно семейный дом, то есть эффектная сценическая конструкция, вращающаяся на пустой сцене и дающая публике возможность разглядывать семью буквально со всех сторон, видеть не только большую застекленную террасу, но и задние комнаты, и расположенные на втором этаже спальни. История начинается, когда дом только строится, а закачивается его сожжением в наши дни. Но события пьесы нелинейны, время постоянно скачет из одного десятилетия в другое, и поначалу кажущийся добротно-реалистическим, едва ли не бытовым стиль повествования все больше обретает черты странного наваждения: время почти ничего не меняет ни в поведении героев, ни в их одежде, ни в обстановке дома.

Все эти братья и сестры, отцы и матери связаны не только болезненными, застарелыми конфликтами, но самой конструкцией, ритм поворотов которой магически задает ритм всего действия. А вот пожар — событие все-таки исключительно театральное, не портящее дорогую декорацию — сделан с иллюзией предельной достоверности: со сцены в зал валит не только дым, но и запах горящего дома. Как бы ни были путаны и вроде бы бесконечны семейные конфликты, конец семейства зафиксирован Стоуном с беспощадной жесткостью.

МинПром